Эта картина на нашей репродукции одна из наиболее ярких страниц в творчестве Ван Дейка. И вместе с тем — одна из наиболее загадочных.
Трудно сопротивляться властному обаянию «Семейного портрета», его интригующей силе, он будит воображение, заставляет домысливать характеры, думать об участи молодой семьи, которую Ван Дейк изобразил с таким мастерством и сочувствием.
Вглядимся, и чем дольше мы будем смотреть, тем труднее будет истолковать выражения этих прекрасных лиц. Какая-то загадочная тень будет проступать все более зримо… Конечно, в известном смысле, гениальная живопись всегда загадочна, но тут приходится говорить скорей о фактической, чем о живописной стороне дела. Кто он, этот печальный, с кротким взглядом и бледным лицом человек в кружевах, положивший нервную «вандейковскую» руку на спинку стула, обитого кожей, тисненой золотом?
Психологическая драматургия образа великолепна: Ван Дейк показал, что вся полнота счастья, которым проникнут этот человек, не исключает, а, напротив, даже предполагает безмолвную тихую печаль, а кроме того — глубоко потаенную тревогу, опасение беды, словно угрожающей хрупкому зданию счастья, беды, от которой во что бы то ни стало должно уберечь жену и ребенка, приняв на себя удар судьбы. В этой впечатляющей драме любви и тревоги жена и ребенок играют подчиненную роль; мужчина, несомненно, в центре портрета, Внимательный зритель заметит, что даже композиционно Ван Дейк обособил фигуру мужчины, написав ее как бы в ином пространстве; оно, конечно, соприкасается с тем, в котором написаны женщина и ребенок, но только соприкасается, а существует отдельно, само по себе…
Так все-таки кто же он? Знай мы об этом, мы смогли бы судить, предугадал ли Ван Дейк действительную угрозу, нависшую над молодым семейством, или счастливому мужу и отцу он, по нередкому обыкновению портретистов, приписал собственные страхи и беспокойство. Но пока лишь одно известно доподлинно: моделью Ван Дейку служил кто-то из художников огромной мастерской Рубенса в Антверпене — той самой, где Ван Дейк некогда начинал свой короткий и блистательный творческий путь.
Ван Дейк, фламандец, родился в Антверпене в 1599-м, умер в Блакфрейерсе в Англии в 1641 году. Его отец, богатый негоциант, дал ему отличное воспитание. Мальчиком десяти лет он стал заниматься живописью и уже в 1615 году открыл было мастерскую, проучившись несколько лет перед тем в мастерской Хендрика Ван Балена, который был, правда, посредственным художником, но зато умным и добрым человеком и оказал сильное влияние на своего питомца. О первых портретах кисти Ван Дейка исследователь писал, что в них проявилась та «своеобразная атмосфера семейственности, солидности и порядочности, которая окружала его в антверпенских… домах, в частности в доме учителя, где он остался жить и после того, как сделался самостоятельным, входящим в известность мастером».
Мы не знаем истинных причин, заставивших Ван Дейка в 1618 году снова поступить в ученики — на этот раз к великому живописцу фламандского барокко Питеру Паулю Рубенсу, и работать у него в мастерской целых два года, впрочем, в отличие от других учеников, больше в качестве соработника, чем подмастерья. Как раз в те годы Рубенс становится человеком-легендой своей родины, слава которого беспрецедентна, личность ослепительна, а творческая мощь выглядит беспредельной. «Мой талант таков,- говорил Рубенс,- что как бы огромна ни была работа, сил моих она ни разу не превзошла». Мягкой и восприимчивой натуре Ван Дейка Рубенс наверняка импонировал мужественностью своих проявлений как в живописи, так и в жизни.
Основным вкладом Ван Дейка в европейскую живопись считается аристократический портрет, канон которого он создал за годы неустанного труда. Ван Дейк подолгу жил за границей, в 1621—27 годах — в Италии (в Генуе и Венеции) и там глубоко усвоил уроки старой итальянской живописи, особенно Тициана и Тинторетто. Называют и много других художников, так или иначе повлиявших на него. Уникальным свойством Ван Дейка было умение воспринимать влияния, но не подчиняться им, а обращать на пользу своему стилю. Чувство меры, гармонии, такта и вкуса было развито у него в гениальной степени. Врожденной чертой Ван Дейка, говорил Э. Фромантен, было изящество, и «частицу своего собственного изящества» он научился передавать своим моделям. Поэтому на его долю выпал большой и быстрый успех, слава его гремела повсюду, европейская знать добивалась, как чести, возможности позировать ему, а последние годы жизни он провел в звании придворного живописца короля английского Карла Стюарта.
В портретах Ван Дейка чувствуется несколько меланхолический, даже печальный, но притом безусловно доброжелательный взгляд на человека. Он был глубоким и пристальным наблюдателем повседневных душевных состояний, причем — это надо подчеркнуть — не только модели, но и своих собственных.
Возвращаясь к нашей картине, заметим, что именно в ней отразилась глубокая душевная раздвоенность Ван Дейка, преследовавшая его всю жизнь, которую, казалось, он старался избыть, забываясь среди бесконечных причуд и удовольствий, рассказами о которых заполнены книги о нем, которые многие принимали за выражение его настоящей сути. Художник вельмож и королей, он по рождению и складу натуры всецело принадлежал к третьему сословию, хотя и старался выглядеть кавалером, оставался на деле буржуа. Сам труженик, он не понимал и не любил праздности. Душевное здоровье и нравственная крепость были ближе его сердцу, нежели блеск аморальной аристократии.
Этому, видимо, и надо приписать редкое у Ван Дейка душевное волнение, так сильно сказавшееся в «Семейном портрете». Видно, что его безымянные друзья по-человечески близки и понятны ему. И хотя и тут Ван Дейк сохранил декорацию аристократического портрета — взгляните на тяжелые складки бордового бархата, образующего фон, на драгоценности в убранстве женщины, оцените холодок замкнутости, которым веет от нее, и строгую грацию позы,- тем не менее, все это пересиливает интонация человеческого участия художника в моделях, а главное — отсутствие дистанции между художником и моделью.
Вообще говоря, картин, подобных «Семейному портрету», Ван Дейк написал не так уж много, но именно в них он больше, чем когда-либо, являлся самим собой.
В. АЛЕКСЕЕВ
Журнал «Семья и школа»