В 1909 году Александр Блок писал матери из Италии: «В Равенне мы были два дня. Это глухая провинция… всюду — церкви и образа первых веков христианства. Равенна сохранила лучше всех городов раннее искусство, переход от Рима к Византии… Мы видели могилу Данта, древние саркофаги, поразительные мозаики, дворец Теодориха. В поле за Равенной — среди роз и глициний — могила Теодориха…» О Теодорихе, короле остготов, который в 493 году завоевал Италию, нам придется говорить дальше, а пока откроем «Итальянские стихи» Блока:
Все, что минутно, все, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
И хорошо, если в ритме этих стихов мы расслышим пение «торжественной латыни», гул давно прошедшего времени, когда в горниле противоборства исторических сил создавалась культура христианской Европы. Теперь уже смутный, пропадающий:
Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет…
Плакида — это Галла Плацидия, «знаменитая царица V века, сестра, супруга и мать римских императоров (Гонория, Констанция, Валентина III), вдова остготского вождя (Атаульфа),- пояснял Блок, почему-то упуская, что Галла была еще и дочерью императора (Феодосия Великого).- Многошумная судьба бросила эту страстную и властолюбивую женщину от позорной колесницы варвара на трон Западной Римской империи, сердцем которой была пышная в те дни Равенна». А когда закончилась бурная жизнь «блаженной Галлы», во второй четверти Ч века ей был воздвигнут в Равенне мавзолей, и мозаики, украсившие его,- самые ранние из всех дошедших до нас равеннских мозаик.
Говоря о них, нужно прежде всего иметь в виду, что в них отразился (конечно, в преломлениях) целый конгломерат традиций и влияний, определявших судьбу Равенны в V — VII веках. В. Н. Лазарев писал, что Равенна стала тогда «своеобразным мостом между Римом, Миланом, Константинополем и Антиохией», то есть точкой пересечения исторических энергий, исходивших от умирающего Рима, Византии, находившейся на подъеме, и христианской Сирии. Важно и то, писал Лазарев, что Равенна была имперской столицей: с 402 года — Западной империи, а после ее падения, когда Теодорих, юношей в качестве заложника живший в Византии, вероломно погубил своего соперника, короля герулов Одоакра, и единолично воцарился в Равенне,- империи варварской. Поэтому придворный церемониал и бюрократическая процедура доминировали в Равенне и «дворцовый характер равеннской культуры стихийно заставлял ее тяготеть к Константинополю, где сложилась аналогичная дворцовая культура».
В мозаиках мавзолея Галлы ученые еще находят сильные отзвуки искусства поздней античности, времен перво- христианских катакомб, иными словами,- отзвуки Рима. Хотя основные мотивы христианской мистерии, определявшие мозаику Равенны во все время ее существования, были уже налицо: и фигура Доброго Пастыря, и символы евангелистов и апостолов, не говоря уже о том, что сложился орнамент с изображением сада в цветах, оленей у водопоя, голубей, цесарок, павлинов, попугаев, имевший определенный литургический смысл, и установилась строгая символика цвета, серебра, позолоты, истолкование которой увело бы нас в глубины богословской премудрости. Эти устойчивые элементы орнамента и фона (с ними вы отчасти знакомитесь на наших репродукциях) так или иначе повторяются в мозаиках мавзолея Галлы, Православного и Арианского баптистериев, базилики Сант Аполлинаре Нуово и других, но, естественно, не только они создают художественный, эмоциональный и особенно .сильный мистический эффект мозаик — эффект потрясающий, как уверяют все, кому довелось их видеть воочию.
Начиная с эпохи Теодориха, то есть с 493 — 526 годов, влияние Рима полностью исчезает, уступая пришедшей из Византии абстрактности замысла, резкости цветовой гаммы, иератизму, фронтальной постановке и статичности фигур, роскоши их убранства. Богословское умозрение и византийский этикет, конечно, связанные друг с другом, определяют теперь новый образ равеннской мозаики. Ученые точно, но с неодобрением отмечают «сухость и худощавость форм тела, слишком длинную пропорцию фигур, скулистость лиц, длинный тонкий нос, искусственный склад губ, миндалевидную форму глаз… принужденные, неловкие позы, узкие, туго обтянутые по телу драпировки, покрытые множеством прямолинейно-ломающихся складок». Полный разрыв с эллинистическим Римом.
Не рискуя оспаривать приговор знатоков, все-таки скажем, что духовному складу византийства, который возобладал в Равенне при Теодорихе, вся эта тяжесть, роскошь, воинственность и священный мрак отвечали как нельзя лучше. Гармонию и свободу Рима сменило благодатное иго Константинополя, мученичество катакомб — спасающий авторитет победившей церкви. Эту смену духовных стилей можем увидеть мы,- видели, конечно, и сами византийцы. Писатель VI века Венанций Фортунат дал описание мозаик Равенны, так сказать, при солнечном свете, говоря, что фигуры мозаики, кажется, «движутся, идут и возвращаются по прихоти блуждающих солнечных лучей, и вся поверхность пребывает в волнении, подобно водам морским». Это дневной и светлый образ, восходящий еще к античности. Исторически победил иной- византийский, ночной, таинственный.
Церковь Сан Витале начали строить в 538 году. В 546 — 548 годах византийцы украшали церковь мозаикой. Преобладали грубые и сильные цвета: желтый, лиловый, пурпуровый; золота тоже не жалели. В куполе на сфере земной восседал Христос Эммануил; ниже, по ярусам,- Моисей, ангелы, агнцы, лилии. И фигуры императорской четы, Юстиниана и Феодоры, в драгоценных каменьях; свита и телохранители. Эта церковь — апофеоз могущества Византии, она же — апофеоз и венец равеннской мозаики. Только здесь, писал Лазарев, «оцениваешь специфические свойства мозаики, которая… на гладких поверхностях (как, например, на стенах базилик) никогда не смотрится так, как на изогнутых (арках, сводах, концах). Только тут она обретает полноценное эстетическое. бытие, так как размещенные под различными углами кубики смальты начинают искриться и переливаться различными оттенками». Потоки света в церкви Сан Виталеиз окон купола и арочных проемов галерей, «идущие в разных направлениях, дематериализуют архитектуру, лишают ее всякой тяжести. И они же дематериализуют мозаику, заставляя загораться неземным блеском ее поверхность… Для верного художественного восприятия мозаика нуждается в таинственном, мерцающем освещении. Недаром она так хорошо сочетается с горящими свечами. И мозаики Сан Витале дают нам почувствовать очарование того вида монументальной живописи, который был излюбленным в раннехристианских и византийских храмах».
В. АЛЕКСЕЕВ
Журнал «Семья и школа»