«ПОРТРЕТ АННЫ ВОРОНЦОВОЙ» Дмитрий Левицкий
«Долго почтенной Левицкий изображал улыбку свободного сердца, задумчивость томных глаз. Многих остановил он щастливою кистью — цвет юности и гордость преходящих лет. Нестор искусства, он позволяет соревнование питомцам своим...»
И далее велеречиво и приподнято написанное языком, непривычным современному слуху, звучало под сводами конференц-зала Петербургской академии художеств «Рассуждение о художествах» писателя М. Муравьева, который говорил о Дмитрии Григорьевиче Левицком. Это было 17 января 1803 года, Фактически творческий путь Левицкого, тогда уже начинавшего слепнуть, был закончен, так что Муравьев не зря употреблял прошедшее время. А сказанное в настоящем относительно «питомцев», якобы «устремляющихся служить другому поколению», увы, в большой степени представляло собой фигуру красноречия: на самом деле «питомцев» никаких не было. Левицкий, подобно другим великим русским портретистам ХVIII века Рокотову и Боровиковскому, школы не создал, а после смерти был прочно забыт без малого на сто лет, и только началу нашего века принадлежит заслуга его повторного открытия и справедливой оценки.
Есть что-то странное в судьбе Левицкого. Чем больше мы узнаем о нем (главным образом благодаря трудам Н. М. Гершензон-Чегодаевой и Н. М. Молевой узнано немало новых, порой удивительных фактов), тем менее ясным и отчетливым рисуется нам его облик. Свод фактов огромен, однако до сих пор к нему не найден единый ключ, который понастоящему убедительно объяснил бы их взаимосвязь и внутреннюю логику. Так что подробная биография Левицкого — дело будущего. А схематически изложить ее можно совсем в немногих словах.
Левицкий родился около 1735 года в Киеве, на Подоле. Его отец, священник и в то же время художник-гравер, вероятно, был и первым наставником сына в искусстве. Подростком или юношей Левицкий поступил подмастерьем к художнику Алексею Антропову, приехавшему в Киев расписывать собор Андрея Первозванного; в 1758 году он вместе с Антроповым отправился в Петербург. Десять лет Левицкий жил то в Петербурге, то в Москве, пока в 1769 году не обосновался окончательно в северной столице. Учился ли он у кого-нибудь в течение этого десятилетия, когда и у кого, сведения скудны и разноречивы. Наверное, правильно считать, что учителя у Левицкого все равно что не было и развитием своего огромного дарования он, в общем, был обязан самому себе.
Начиная с 1770 года несколько портретов именитых или знаменитых особ екатерининского века поразительно быстро доставили Левицкому большую известность, видное положение, выгодные заказы. Его работоспособность и продуктивная сила была чрезвычайно велика. Недаром Муравьев назвал его «Нестором искусства», то есть летописцем: созданная им портретная галерея современников обладает огромной исторической ценностью, может быть даже большей, чем художественная. Поэты, сановники, вельможи, дамы двора и большого света… Не будь всех этих портретов кисти Левицкого, трудно было бы представить себе русский XVIII век — «столетье безумно и мудро» (как уже в начале XIX века определил его Радищев).
С психологической точки зрения, нам кажется, портретный стиль Левицкого прошел через три фазы: сначала преобладало острое любопытство, которое вызывали у него, тогда еще молодого человека, его модели — люди совсем иного, чем он, социального положения и опыта, часто гораздо более зрелые, чем он; потом наступило время художнического всеведения, когда модель уже не таила в себе ничего ему неизвестного или непонятного; и наконец, появилось что-то очень похожее на пресыщение и разочарование (в людях? в искусстве? в самом себе? ). Стоя за мольбертом, Левицкий явно скучал, и это, естественно, сказалось на живописи: поздние портреты не имеют былого блеска, в них почти совсем нет внезапных вспышек и озарений, освещавших неожиданным светом его работы прежних лет. Именно к позднему периоду применима характеристика, которую критик С. Маковский слишком категорично распространил на все творчество Левицкого: «…нет в нем той вещей одухотворенности, которая ставит художника выше модели и дает зрителю смутное ощущение превосходства творца над изображенной жизнью, чарующее, как откровение. Левицкий — мастер, прежде всего мастер, очень добросовестный, вдумчивый, нежный, но… не волшебник. Психолог, но не прозорливец…»
Впрочем, как бы то ни было, в середине 1770-х годов в неофициальном, но безусловном ранге первого портретиста императорского Петербурга Левицкий уверенно сменил Рокотова, как раз тогда ушедшего в частную жизнь. Расцвет его мастерства и славы продолжался примерно до начала 1790-х годов, когда его в свою очередь сменил Боровиковский. В последние десятилетия жизни Левицкий болел, у него катастрофически слабело зрение, и насколько известно, его духовные интересы сосредоточились в смутной и таинственной области религиозно-мистических исканий. Эта часть его биографии фактически не изучена.
Скончался Левицкий в Петербурге в 1822 году; смерть его прошла незамеченной.
Если не говорить о парадных портретах, которых Левицкий написал великое множество, то ярче всего его живописный гений проявился в цикле портретов молодых девиц — воспитанниц учрежденного Екатериной II Смольного института.
Сочетание театральности и правды натуры в «Смолянках» Левицкого производило дотоле невиданный эффект: грань между спектаклем и действительностью оказывалась зыбкой, почти несуществующей, и двойное очарование театральной условности антуража и природной грации самих моделей оставляло сильнейшее, неповторимое впечатление.
Именно «Смолянок» вспоминают исследователи, когда заходит речь о портретах четырех дочерей графа Воронцова, в которых манера Левицкого, пожалуй, последний раз проявилась во всей своей поэтической силе.
Членов большого семейства Воронцовых, хорошо знакомого ему, Левицкий писал часто. Между серединой 1780-х и началом 1790-х годов он написал парные портреты графа Артемия Ивановича и его жены Прасковьи Федоровны, а также портреты девочек, их дочерей. Отец — моложавый, породистый, видно, что с властным характером; Н. М. Гершензон- Чегодаева видит в нем «что-то антипатичное», но трудно не заметить и физически ощутимую мощь широкой натуры. Мать некрасивая, с тенью измученности и кроткой покорности в огромных глазах — один из прелестнейших типов русских женщин. И вот, одна за другой, четыре дочери: старшие Мария и Анна и младшие Екатерина и Прасковья; последняя — совсем дитя: золотистые локоны, яркий румянец и алый кушак на светлом платьице. Девочки эти очень разные. Екатерина угловата и скованна; милая улыбка освещает неправильные (или еще неопределившиеся) черты лица. Анна, портрет которой перед вами, в розовом платье, с лентой в волосах, полнее и ярче, чем ее сестры, воплощает богатство душевных возможностей, присущих отрочеству, позднее жизнь сформирует более отчетливый рисунок и лица, и характера, но уже никогда больше не будет этой волнующей неясности задатков и ожиданий, которую изумительно воспроизвел Левицкий. В Марии, наконец, как пишет Н. М. Молева, «чувствуется задорное лукавство, независимость и своеволие строптивого характера». Единственная из сестер, она нарочито и очевидно хочет казаться взрослой…
Так что они очень разные, эти девочки, но если смотреть на всех четырех, сразу увидишь, что они — сестры. А кроме того, замечает Гершензон-Чегодаева, в них «ясно выражено национальное начало», особенно сближающее их с портретами смолянок. «Как и в случае с смолянками, речь должна идти о наличии какого-то шестого чувства, которое позволяет русскому художнику, нутром восприняв национальную сущность своих моделей, с помощью неуловимых для глаз зрителя приемов воспроизвести ее в портретах».
В. АЛЕКСЕЕВ
Журнал «Семья и школа»
Портреты семьи Воронцовых руки Дмитрия Левицкого.
